Большие сенокосы

На вопрос: «Как обустроить Россию?» знаменитый граф Шувалов когда-то ответил: «Главное — народ сохранить».

Я вырос среди народа. Эти люди, простые крестьяне, знали, что такое — любовь к Отечеству, и умели передать ее своим детям. Лично для меня это чувство навсегда связано с сенокосами на реке моего детства — Пьяне.

Пьянский сенокос — это вековая мудрость и удаль. Красота природы и человеческих отношений. Лучшее, что есть в человеке, — физическое и духовное. Вся русская жизнь отразилось в культуре сенокоса, ведь он был важнейшей частью уклада, заведенного еще нашими предками. И сегодня я хочу рассказать вам о том, как это было…

Моя история — из шестидесятых, когда Россия, тогда — Советский Союз, была аграрной страной. Умелый народ, мощные колхозы — только в наш колхоз «Рассвет» входило три села: Столбищи, Большое Андосово и Гари. Больше сотни сильных, ловких мужиков, которые умели всё-всё. И мы, дети, с гордостью и нетерпением ждали посвящения в эту жизнь. Ждали, когда нас возьмут на сенокос.

Сенокос — венец сельского хозяйства, одно из главных событий в крестьянской жизни. Надо вовремя и быстро скосить — пока позволяет погода, насушить — и не гнилое уложить в стога. Только после этого сенокос считался законченным. Ну а самый финал — когда сено лежит на сеновале!

Работаешь две недели — а весь год скотина сытая. Сено есть — значит, будет мясо и молоко. А если сена много, то и дом процветает. Ответственность большая была.  И в луга отправлялись, как на подвиг: «с нами Партия и Бог».

В начале июля-сенокосника — целая череда православных праздников: 6 июля — Владимирская (праздник Владимирской иконы Божией Матери), 7 июля — Иван Купала (Рождество святого Пророка Иоанна Предтечи, Крестителя). Но кончались пьянки-гулянки — и мужики засучали рукава. И старый, и малый — все шли на собрание к конторе колхоза «Рассвет». «Завтра начинаем», — объявляла наша «первая леди» Екатерина Федоровна Климкина — действительно первая женщина-председатель в истории Пильнинского района. Всем раздает указания, распределяет обязанности. А мы, дети, ковыряем в носу и мечтаем, как бы быстрее — к лошадям. У нас задание — доставить их к месту сенокоса. Целых7 километровверхом!

После общего схода все сразу берутся за дело. Солнышко садится, а по деревне разносится звонкий стук: это косцы налаживают инструмент — пробивают косы, да готовят не одну, а две-три косы, с запасом. Лезвие кладут на наковальню и специальным молотком истончают и выравнивают сталь. Такой косой (пробитой или, как иногда говорят, отбитой) легче работать, она дольше не тупится и косит чище. Одним бруском-оселком хорошую косу не наточишь! Но каждый косарь, конечно, всегда имел при себе точильный брусок. Попадется толстая сухая травина, или маленькое деревце — и портится лезвие: надо править. Держали оселок или в специальном туеске — маленьком берестяном футлярчике, который носили через плечо, или за голенищем. Косили всегда только в сапогах: в наших лугах в пойме Пьяны всегда было полно ядовитых змей — гадюк.

Пьяна. Это одна из самых живописных и чистых рек в России. Если в жару речная вода обычно мутная, то в Пьяне — голубая, а по берегам растут кувшинки и лилии. Чарует эта синь чистоты. Но главное — красивее лугов, чем на Пьяне, в средней полосе России я не видел больше нигде. Глаза режет от пестроты — куда там ивановскому ситцу! Даже в своей песне «Пильна» про это написал: «А за Пьяной будешь пьяный С разнотравья сказочной красы, Там вода шумит на перекатах И качают в пойме камыши». А какой воздух — напитанный пьянящим медовым ароматом, звенящий от насекомых... Рай. Разнотравье. Россия. Убери один цветок, один вид трав — и луг уже не будет так играть.  

Каждый год покос проходил в одном и том же месте — в заливных лугах. Деревенские жители присматривали за ними с весны и приводили в порядок: Пьяна сильно разливалась, и вода могла принести в пойму старое дерево и разный мусор. И не только! В нашей местности был случай, что хозяин бани, стоящей на берегу, в самой низинке, обнаружил после половодья в своем затопленном предбаннике сома. Услышал внутри мощные удары о стены и всплески воды. Кое-как открыл дверь — думал, бревно принесло, а оказалось, что внутрь заплыла большая рыбина и осталась там. Рассказывали, будто сома увозили на телеге — до того он был огромный. Длинные усищи на колеса накручиваются, а рыбий хвост волочится за телегой: мальчишкой я так себе это представлял!

В колхозе только собираются косить, а наш агроном уж объехал луговые угодья на своем тарантасе, все обмерил и сделал прогноз: много ли нынче возьмут травы, плотный ли сенокос... Бывают так называемые тощие травы — когда сухое лето. А если прошли дожди, да еще было хорошее половодье, — то травы вырастают сильные, густые. Косить такой луг — одно удовольствие.

Перед сенокосом была разведка, и у «разведчиков» тоже хватало хлопот: сделать обкос (обозначить границы), почистить родник... И самое главное — сделать большой шалаш на самом живописном месте, на берегу реки. Этот процесс всегда казался мне каким-то магическим ритуалом. Мужики — все грамотные, рукастые — ставили осиновые жерди «домиком» и связывали их лыком. Потом скашивали сырую траву и обкладывали ею длинный каркас. Трава высыхала, облегая жерди, и становилась непроницаемой для влаги: любой дождь в таком укрытии был нам не страшен. Внутри тоже все выстилали сеном — как же сладко на нем спалось! А снаружи, возле шалаша, устанавливали большие рогульки под котлы: это — кухня.

Меню на сенокосе — отдельная песня. Накануне в деревне режут борова и быка, кухарки готовят котлы — огромные, хоть купайся. Один котел — под чай, другой — под суп: никаких каш и «второго». Но суп был такой сытный, с кавалками мяса — каждому клали по солидному куску, так что все наедались до отвала. А как благоухала долина, когда готовили! До сих пор помню аппетитную смесь запахов мясного навара с овощами, свежескошенной луговой зелени и дымка. И косари вокруг костра: сидят, ждут, и у каждого в руках — своя миска и ложка. Нас, маленьких, отец всегда баловал — привозил с сенокоса свою говядину из супа, завернутую в пучок свежей травы: «Лисичка подарок прислала». Вкуснятина была: такого мяса сейчас уже не попробуешь.

И вот начинается сенокос — с восходом солнца, на заре. Какое разнотравье, что за ароматы! А сколько птиц: чечевица, овсянка, коростель… Дергач ходит по лугу, будто пастух: трк, трк — «Вставать, вставать!» или наоборот: «Спать, спать!» Всю ночь на лугу говорит коростель. А трава как чувствует, что ей осталось жить всего ничего. Замерла в ожидании. И правда: проходит день — и луг уже не узнать.

Говорят: один в поле не воин. Воистину так: попробуй-ка один, покоси! А когда выходят большие артели — 20-25 косарей, да артелей по пять — и друг на друга глядя, тянутся, в ногу… Только слышно: «Ш-ш!» — и пот проступает на рубахах. Господи, да с такой силой ничто не страшно! Впереди шли самые опытные и сильные — задавали тон. А сколько по России было деревень с такими богатырями! И как сейчас не хватает этой силы, мощи… 

Косы все подбирались по росту, по размеру — были «десятки», «девятки», «восьмерки» и т.д. (то есть ножи от метра диной и меньше, до 50-ти см). И на деревянных косовищах эти ножи сидели, как влитые. Для этого пятку косы перед работой опускали на несколько часов в воду, чтобы дерево разбухло, и его соединение с металлом стало плотным (на рассохшемся косовище нож шатается). Много было крестьянских хитростей — и они помогали делать работу хорошо и красиво.

Косари взялись за работу — и луг с каждым часом меняется. Вся его ситцевая красота постепенно уходит. Теперь пейзаж совсем другой: вдаль уходят ровные, как по стрелке скошенные ряды.

Это только кажется, что косить легко, но на самом деле нужна хорошая сноровка. Если косу слишком высоко поднимать — только посшибаешь макушки. Сколько же тонн сена тогда пропадет! Правильно — когда трава ровно и низко скошена, как бритвой прошлись. После хороших косарей луг так и выглядит — будто стадион.

А какое нежное, трепетное было у людей отношение к природе! Косили с любовью, с теплотой. Где попадется гнездышко — бережно переносили его за кустик, или обкашивали, оставляя траву вокруг нетронутой. А иногда коса нечаянно и поранит, и срежет коростеля. Взрослые жалели, а мы, дети, плакали…

Потом, после окончания работ, смотришь — луг скошен как по линейке, но тут островок не скошен, там не скошен — значит, гнездышко! И мы не подходили туда, чтобы не тревожить птиц. Когда люди уходили, коростели прилетали и досиживали кладку, выкармливали птенцов.

У нас все было гужевое, и только председатель колхоза Катерина Федоровна ездила на ГАЗе-«козелке»: все остальные — на лошадях. Конный двор тогда был как гараж современного типа! Упряжь, телеги — все было в идеальном порядке. Стояли и выездные лошади, и «личные» — председательская, агрономская, парторгская. И, конечно, рабочие лошадки — именно они выручали на сенокосе и были лучшими друзьями у нас, мальчишек. Прицепив к хомуту две молодые березки, мы вывозили кучки скошенной травы с сырых мест и ложбинок (телега-то не везде проедет по «пересеченной» местности), и подвозили сено на бугорки, чтобы подсыхало. На лошади-водовозе тоже работал один из нас, пацанов, — едет до каждой артели. Мужики держали фляги в тени: утолят жажду прохладной родниковой водой, перекурят — и снова за работу.

Коси, коса, пока роса! Поутру, пока стоит туман, каждая секунда дорога: солнышко взойдет, роса высохнет, а без нее косить куда тяжелее. А как начинается жара, наступает время отдыха. И вот тут — все к костру: обедать. После еды мужики идут вздремнуть: храп стоит молодецкий, аж сено на шалаше шевелится! Крепкий здоровый сон помогал набраться сил. Ведь ближе к закату начнутся вечерние сенокосы — и до самой темноты.

Пока косари почивают, мальчишки — к лошадям, и на Пьяну. Для животных — усталых, изнуренных гнусом, купание — в удовольствие. А для нас, ребят, это был самый настоящий праздник! Несколько раз переплывем с лошадями речку туда-обратно, намоем их, косы заплетем, поднесем лучшего сена, да и прокатимся верхом немного. Вроде, развлечение, но и помощь: за каждым пареньком на сенокосе была закреплена своя лошадка — ухаживай!

Главное — чтобы скошенное сено не закисло, не заплесеневело. Поэтому так важно было выбрать правильное время, а попросту — угадать с погодой. Никаких прогнозов синоптиков тогда еще не было: крестьяне обходились «живыми барометрами». Коровы сбавляют молока — к дождю. Комары роятся — будет ясно. И таких вестников в природе полным-полно: и птицы, и насекомые, и домашние животные. А кое-кому из деревенских лучшим подсказчиком был собственный радикулит: «Ой, что-то кости болят — точно к ненастью!»

Была в старину поговорка: «Маленький дождишко — косарю передышка». Иногда дождик так расслаблял, что люди спали в шалаше целыми днями. Хотя во время мелкой измороси работу не прекращали: влажную траву косить легче. Но ведь когда скосили — надо, чтобы ветрило! Поэтому, если дождик не прекращался, многие уходили с лугов домой в деревню — как на побывку. В лугах же оставляли дежурных: смотреть за лошадьми, за косами… Дела всегда находились.  

Бывали на сенокосе случаи, когда уже скосили, вот-вот складывать начнут, вздыхают облегченно: «Как мы хорошо в этом году успели, деньки были ясные, и высушили все за три дня!» — и вдруг как дождик даст! И все сено насквозь. Раскидывай опять по-новой  сушить. Ведь если в стог попадет хоть один сырой клочок, хоть одна большая травина-«дудка» с толстым стеблем — а ее быстро не просушишь — то и все сено начинает гнить, пахнуть гнилью... А это уже не сено! 

Под крышей сено так не просушишь, как в поле, на открытом пространстве. Как просохнет одна сторона скошенной травы — уже на следующий день из деревень приезжают бабы: их задача — ворошить сено граблями и складывать его в небольшие кучки. Ветер шумит, гуляет по пойме… А мы ждем, чтобы сено «прозвенело»: такое, когда в руки берешь, и правда как будто звенит — от сухости. 

Когда уже все скошено и подсушено, начинали метать стога. Это большое умение! Навильник (большие вилы с широко разведенными в стороны зубьями) надо держать так ловко, чтобы сено брать и укладывать слоями — как блин на блин. А в длину иные вилы достигали и четырех метров — такие нужны, чтобы метать сметывать высокие стога и закидывать сено на самый верх. 

Мужики были строгие, старательные — для колхоза все делали, как для себя. Стог складывали аккуратно — травинка к травинке, сужая верхушку на конус, чтобы влага потом с нее стекала. Да еще обложат сырым осотом (крупным сорняком с глянцевыми листьями): когда он засыхал, сверху получалась как шапка. И стога — как с картинки: стоят по пойме, красавцы... Облежатся, сядут — и ни один дождь их не промочит, ни один ветер не расшвыряет. 

Пьянские сенокосы завершались через пару недель. Я смотрел на свое отражение в реке, на плывущие по воде соломинки, на голый остов шалаша, который защищал нас от дождя и ветра (сено с него уже и сняли и увезли) — и всегда грустил. Смолкли голоса мужиков и баб, мальчишечий смех… даже коростели притихли. От тишины звенит в ушах. И хотя лето в самом разгаре, и до 2-го августа еще время есть (2-е августа, Ильин день — по народному календарю начало осени), первый стог на пустом лугу — для меня уже осень.   

«Ай да молодцы, наш колхоз первый по сенокосам! — скажет Катерина Федоровна мужикам. — Приедет первый секретарь райкома партии — вручать нам вымпел, пожалуйста, уж не ругайтесь матом при нем!» Прибыл почетный гость — тоже хвалит, награждает, а Катерина Федоровна и говорит:

— Может, вы с нами покушаете?

— Я вообще-то тороплюсь, но как с такими орлами не пообедать!

Мужики едят молча, только ложками постукивают. Даже маленький сын шофера — и тот помалкивает, сидя на коленях у отца. Батя подсовывает ему лакомый кусок: «На, Мишка, ешь мясо, а то, как у отца, хрен не вырастет!» — вдруг раздается в тишине. Мужики гогочут, а Катерина Федоровна чуть не в слезы: «Просила же! Вечно вы меня в краску вгоните!»

Прокручиваю в голове воспоминания о сенокосах, и думаю: вот захочет какой-нибудь режиссер сделать кино о русской деревне — и уже не найдет ни героев, ни реквизита. Раньше-то — бери крестьян хоть без грима! И телеги, и сельский инвентарь — все было... Потому и снимали столько красивых фильмов, таких как «Тени исчезают в полдень». А сейчас уже нет этой культуры: вместо нее на экране — компьютерная графика. Появилась сельскохозяйственная техника, развились уборочные технологии — но исчезла красота. Но не будем грустить. Будем вспоминать.